Неточные совпадения
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен.
В самом деле, кто зайдет
в уездный
суд? А если и заглянет
в какую-нибудь бумагу, так он жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как загляну
в докладную записку — а! только
рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что
в ней правда и что неправда.
Злодей! вяжите
руки мне,
Ведите
в суд меня!»
Чтоб хуже не случилося,
Отец связал сердечного,
Приставил караул.
Я поместил
в этой книге только то, что относилось к пребыванию Печорина на Кавказе;
в моих
руках осталась еще толстая тетрадь, где он рассказывает всю жизнь свою. Когда-нибудь и она явится на
суд света; но теперь я не смею взять на себя эту ответственность по многим важным причинам.
Потом
в ту же минуту приступил к делу: перед шкатулкой потер
руки с таким же удовольствием, как потирает их выехавший на следствие неподкупный земский
суд, подходящий к закуске, и тот же час вынул из нее бумаги.
— Поприще службы моей, — сказал Чичиков, садясь
в кресла не
в середине, но наискось, и ухватившись
рукою за ручку кресел, — началось
в казенной палате, ваше превосходительство; дальнейшее же теченье оной продолжал
в разных местах: был и
в надворном
суде, и
в комиссии построения, и
в таможне.
Все, что ни было, обратилось к нему навстречу, кто с картами
в руках, кто на самом интересном пункте разговора произнесши: «а нижний земский
суд отвечает на это…», но что такое отвечает земский
суд, уж это он бросил
в сторону и спешил с приветствием к нашему герою.
Мгновенно изменился масштаб видимого: ручей казался девочке огромной рекой, а яхта — далеким, большим
судном, к которому, едва не падая
в воду, испуганная и оторопевшая, протягивала она
руки.
Пантен, крича как на пожаре, вывел «Секрет» из ветра;
судно остановилось, между тем как от крейсера помчался паровой катер с командой и лейтенантом
в белых перчатках; лейтенант, ступив на палубу корабля, изумленно оглянулся и прошел с Грэем
в каюту, откуда через час отправился, странно махнув
рукой и улыбаясь, словно получил чин, обратно к синему крейсеру.
Случалось, что петлей якорной цепи его сшибало с ног, ударяя о палубу, что не придержанный у кнека [Кнек (кнехт) — чугунная или деревянная тумба, кнехты могут быть расположены по парно для закрепления швартовых — канатов, которыми
судно крепится к причалу.] канат вырывался из
рук, сдирая с ладоней кожу, что ветер бил его по лицу мокрым углом паруса с вшитым
в него железным кольцом, и, короче сказать, вся работа являлась пыткой, требующей пристального внимания, но, как ни тяжело он дышал, с трудом разгибая спину, улыбка презрения не оставляла его лица.
— Я видел, видел! — кричал и подтверждал Лебезятников, — и хоть это против моих убеждений, но я готов сей же час принять
в суде какую угодно присягу, потому что я видел, как вы ей тихонько подсунули! Только я-то, дурак, подумал, что вы из благодеяния подсунули!
В дверях, прощаясь с нею, когда она повернулась и когда вы ей жали одной
рукой руку, другою, левой, вы и положили ей тихонько
в карман бумажку. Я видел! Видел!
— Н-ну, вот, — заговорил Безбедов, опустив
руки, упираясь ладонями
в колена и покачиваясь. — Придется вам защищать меня на
суде. По обвинению
в покушении на убийство,
в нанесении увечья… вообще — черт знает
в чем! Дайте выпить чего-нибудь…
«А как же ты
в суд пойдешь?» — уныло подумал Самгин, пожимая холодную
руку старика, а старик, еще более обесцветив глаза свои легкой усмешкой, проговорил полушепотом и тоном совета...
— Подозреваемый
в уголовном преступлении —
в убийстве, — напомнил он, взмахнув правой
рукой, — выразил настойчивое желание, чтоб его защищали на
суде именно вы. Почему? Потому что вы — квартирант его? Маловато. Может быть, существует еще какая-то иная связь? От этого подозрения Безбедов реабилитировал вас. Вот — один смысл.
Старые служаки, чада привычки и питомцы взяток, стали исчезать. Многих, которые не успели умереть, выгнали за неблагонадежность, других отдали под
суд: самые счастливые были те, которые, махнув
рукой на новый порядок вещей, убрались подобру да поздорову
в благоприобретенные углы.
Засим написал рапорт по начальству и с этим рапортом
в руках, рано утром, явился сам к командиру своего полка и заявил ему, что он, «уголовный преступник, участник
в подделке — х акций, отдается
в руки правосудия и просит над собою
суда».
«На берег кому угодно! — говорят часу во втором, — сейчас шлюпка идет». Нас несколько человек село
в катер, все
в белом, — иначе под этим солнцем показаться нельзя — и поехали, прикрывшись холстинным тентом; но и то жарко: выставишь нечаянно
руку, ногу, плечо — жжет. Голубая вода не струится нисколько;
суда, мимо которых мы ехали, будто спят: ни малейшего движения на них; на палубе ни души. По огромному заливу кое-где ползают лодки, как сонные мухи.
Это от непривычки: если б пароходы существовали несколько тысяч лет, а парусные
суда недавно, глаз людской, конечно, находил бы больше поэзии
в этом быстром, видимом стремлении
судна, на котором не мечется из угла
в угол измученная толпа людей, стараясь угодить ветру, а стоит
в бездействии, скрестив
руки на груди, человек, с покойным сознанием, что под ногами его сжата сила, равная силе моря, заставляющая служить себе и бурю, и штиль.
Оторвется ли руль: надежда спастись придает изумительное проворство, и делается фальшивый руль. Оказывается ли сильная пробоина, ее затягивают на первый случай просто парусом — и отверстие «засасывается» холстом и не пропускает воду, а между тем десятки
рук изготовляют новые доски, и пробоина заколачивается. Наконец
судно отказывается от битвы, идет ко дну: люди бросаются
в шлюпку и на этой скорлупке достигают ближайшего берега, иногда за тысячу миль.
Суда здесь, курьеры здесь, а с ними и письма. Сколько расспросов, новостей! У всех письма
в руках, у меня целая дюжина.
Решились искать помощи
в самих себе — и для этого, ни больше ни меньше, положил адмирал построить
судно собственными
руками с помощью, конечно, японских услуг, особенно по снабжению всем необходимым материалом: деревом, железом и проч. Плотники, столяры, кузнецы были свои:
в команду всегда выбираются люди, знающие все необходимые
в корабельном деле мастерства. Так и сделали. Через четыре месяца уже готова была шкуна, названная
в память бухты, приютившей разбившихся плавателей, «Хеда».
Только и слышишь команду: «На марса-фалах стоять! марса-фалы отдать!» Потом зажужжит, скользя по стеньге, отданный парус,
судно сильно накренится, так что схватишься за что-нибудь
рукой, польется дождь, и праздничный, солнечный день
в одно мгновение обратится
в будничный.
Входя
в суд, он держал
руки с оттопыренными большими пальцами, напряженно вытянутыми по швам, придерживая этим положением спускавшиеся слишком длинные рукава.
Марья Степановна только махнула
рукой. Досифея тоже долго крестила широким раскольничьим крестом уезжавших, а Лука собственной особой отправился
в суд.
Nicolas подхватил Привалова под
руку и потащил через ряд комнат к буфету, где за маленькими столиками с зеленью — тоже затея Альфонса Богданыча, — как
в загородном ресторане, собралась самая солидная публика: председатель окружного
суда, высокий старик с сердитым лицом и щетинистыми бакенбардами, два члена
суда, один тонкий и длинный, другой толстый и приземистый; прокурор Кобяко с длинными казацкими усами и с глазами навыкате; маленький вечно пьяненький горный инженер; директор банка, женатый на сестре Агриппины Филипьевны; несколько золотопромышленников из крупных, молодцеватый старик полицеймейстер с военной выправкой и седыми усами, городской голова из расторговавшихся ярославцев и т. д.
В «Страшном
суде» Сикстинской капеллы,
в этой Варфоломеевской ночи на том свете, мы видим сына божия, идущего предводительствовать казнями; он уже поднял
руку… он даст знак, и пойдут пытки, мученья, раздастся страшная труба, затрещит всемирное аутодафе; но — женщина-мать, трепещущая и всех скорбящая, прижалась
в ужасе к нему и умоляет его о грешниках; глядя на нее, может, он смягчится, забудет свое жестокое «женщина, что тебе до меня?» и не подаст знака.
Прежде всякого вызова, более года тому назад, положено было запрещение на мое именье, отобраны деловые бумаги, находившиеся
в частных
руках, наконец, захвачены деньги, 10000 фp., высланные мне из Москвы. Такие строгие и чрезвычайные меры против меня показывают, что я не только
в чем-то обвиняем, но что, прежде всякого вопроса, всякого
суда, признан виновным и наказан — лишением части моих средств.
Едва я успел
в аудитории пять или шесть раз
в лицах представить студентам
суд и расправу университетского сената, как вдруг
в начале лекции явился инспектор, русской службы майор и французский танцмейстер, с унтер-офицером и с приказом
в руке — меня взять и свести
в карцер. Часть студентов пошла провожать, на дворе тоже толпилась молодежь; видно, меня не первого вели, когда мы проходили, все махали фуражками,
руками; университетские солдаты двигали их назад, студенты не шли.
И вот, погруженные
в невежество, с полными
руками бесполезностей, с единственным идеалом
в душе: творить
суд и расправу — они постепенно достигают возмужалости и наконец являются на арену деятельности.
Но торжеством его искусства была одна картина, намалеванная на стене церковной
в правом притворе,
в которой изобразил он святого Петра
в день Страшного
суда, с ключами
в руках, изгонявшего из ада злого духа; испуганный черт метался во все стороны, предчувствуя свою погибель, а заключенные прежде грешники били и гоняли его кнутами, поленами и всем чем ни попало.
Знаю, что много наберется таких умников, пописывающих по
судам и читающих даже гражданскую грамоту, которые, если дать им
в руки простой Часослов, не разобрали бы ни аза
в нем, а показывать на позор свои зубы — есть уменье.
Было видно, что все нити управления
судом он держал твердо
в своих слабевших
руках.
Гаев. Молчу. (Целует Ане и Варе
руки.) Молчу. Только вот о деле.
В четверг я был
в окружном
суде, ну, сошлась компания, начался разговор о том о сем, пятое-десятое, и, кажется, вот можно будет устроить заем под векселя, чтобы заплатить проценты
в банк.
Великий муж, коварства полный,
Ханжа, и льстец, и святотать,
Един ты
в свет столь благотворный
Пример великий мог подать.
Я чту, Кромвель,
в тебе злодея,
Что, власть
в руке своей имея,
Ты твердь свободы сокрушил.
Но научил ты
в род и роды,
Как могут мстить себя народы:
Ты Карла на
суде казнил…
Отец рассказывал подробно о своей поездке
в Лукоянов, о сделках с уездным
судом, о подаче просьбы и обещаниях судьи решить дело непременно
в нашу пользу; но Пантелей Григорьич усмехался и, положа обе
руки на свою высокую трость, говорил, что верить судье не следует, что он будет мирволить тутошнему помещику и что без Правительствующего Сената не обойдется; что, когда придет время, он сочинит просьбу, и тогда понадобится ехать кому-нибудь
в Москву и хлопотать там у секретаря и обер-секретаря, которых он знал еще протоколистами.
Нас подхватили под
руки, перевели и перенесли
в это легкое
судно; мы расселись по лавочкам на самой его середине, оттолкнулись, и лодка, скользнув по воде, тихо поплыла, сначала также вверх; но, проплыв сажен сто, хозяин громко сказал: «Шапки долой, призывай бога на помочь!» Все и он сам сняли шапки и перекрестились; лодка на минуту приостановилась.
Сочинение это произвело, как и надо ожидать, страшное действие… Инспектор-учитель показал его директору; тот — жене; жена велела выгнать Павла из гимназии. Директор, очень добрый
в сущности человек, поручил это исполнить зятю. Тот, собрав совет учителей и бледный, с дрожащими
руками, прочел ареопагу [Ареопаг — высший уголовный
суд в древних Афинах,
в котором заседали высшие сановники.] злокачественное сочинение; учителя, которые были помоложе, потупили головы, а отец Никита произнес, хохоча себе под нос...
Героем моим, между тем, овладел страх, что вдруг, когда он станет причащаться, его опалит небесный огонь, о котором столько говорилось
в послеисповедных и передпричастных правилах; и когда, наконец, он подошел к чаше и повторил за священником: «Да будет мне сие не
в суд и не
в осуждение», — у него задрожали
руки, ноги, задрожали даже голова и губы, которыми он принимал причастие; он едва имел силы проглотить данную ему каплю — и то тогда только, когда запил ее водой, затем поклонился
в землю и стал горячо-горячо молиться, что бог допустил его принять крови и плоти господней!
Когда он встал на ноги, то оказалось (Вихров до этого видел его только сидящим)… оказалось, что он был необыкновенно худой, высокий,
в какой-то длинной-предлинной ваточной шинели, надетой
в рукава и подпоясанной шерстяным шарфом; уши у него были тоже подвязаны, а на
руках надеты зеленые замшевые перчатки; фамилия этого молодого человека была Мелков; он был маменькин сынок, поучился немного
в корпусе, оттуда она по расстроенному здоровью его взяла назад, потом он жил у нее все
в деревне — и
в последнюю баллотировку его почти из жалости выбрали
в члены
суда.
— Перед вами
суд, а не защита! — сердито и громко заметил ему судья с больным лицом. По выражению лица Андрея мать видела, что он хочет дурить, усы у него дрожали,
в глазах светилась хитрая кошачья ласка, знакомая ей. Он крепко потер голову длинной
рукой и вздохнул. — Разве ж? — сказал он, покачивая головой. — Я думаю — вы не судьи, а только защитники…
Матери хотелось сказать ему то, что она слышала от Николая о незаконности
суда, но она плохо поняла это и частью позабыла слова. Стараясь вспомнить их, она отодвинулась
в сторону от людей и заметила, что на нее смотрит какой-то молодой человек со светлыми усами. Правую
руку он держал
в кармане брюк, от этого его левое плечо было ниже, и эта особенность фигуры показалась знакомой матери. Но он повернулся к ней спиной, а она была озабочена воспоминаниями и тотчас же забыла о нем.
В настоящий свой проезд князь, посидев со старухой, отправился, как это всякий раз почти делал, посетить кой-кого из своих городских знакомых и сначала завернул
в присутственные места, где
в уездном
суде, не застав членов, сказал небольшую любезность секретарю, ласково поклонился попавшемуся у дверей земского
суда рассыльному, а встретив на улице исправника, выразил самую неподдельную, самую искреннюю радость и по крайней мере около пяти минут держал его за обе
руки, сжимая их с чувством.
Здесь он ее не кормит, бьет, тиранит, наконец получает каким-то путем от Николая Всеволодовича значительную сумму, тотчас же пускается пьянствовать, а вместо благодарности кончает дерзким вызовом Николаю Всеволодовичу, бессмысленными требованиями, угрожая,
в случае неплатежа пенсиона впредь ему прямо
в руки,
судом.
Примечание 2-е. Равным образом воспрещаются: выколотие глаза, откушение носа, отсечение
руки или ноги, отнятие головы и проч. За все таковые повреждения вознаграждение определяется по
суду, по произнесении обвинительных и защитительных речей, после чего присяжные заседатели удаляются
в совещательную комнату и выносят обвиняемому оправдательный приговор.
Как сейчас помню: у меня оставалось
в руках только пятьсот рублей ассигнациями. Я вспомнил об отце и поехал
в Волхов на ярмарку затем, чтоб пустить мой капитал
в оборот. Но, увы! долговременное нахождение под следствием и
судом уже подточило мое существование! Мой ум не выказывал изобретательности, а робкое сердце парализировало проворство
рук. Деньги мои исчезли, а сам я приведен был моими партнерами
в такое состояние, что целых полгода должен был пролежать
в городской больнице…
Всю остальную дорогу мы шли уже с связанными
руками, так как население, по мере приближения к городу, становилось гуще, и урядник, ввиду народного возбуждения, не смел уже допустить никаких послаблений. Везде на нас стекались смотреть; везде при нашем появлении кричали: сицилистов ведут! а
в одной деревне даже хотели нас судить народным
судом, то есть утопить
в пруде…
Швейцар, весь вышитый, с желтой перевязью через плечо и с булавой
в правой
руке, стоял навытяжку у дверей, готовый выделать все требуемые практикой
суда артикулы.
И
в том они, окаянные, не бояся Страшного
суда божия, и крест накриве целовали, и
руки в письмах лживили!
Поединок был не простой; исход его зависел от
суда божия, а князь знал свою неправость, и сколь ни показался бы ему Морозов презрителен
в обыкновенной схватке, но
в настоящем случае он опасался небесного гнева, страшился, что во время боя у него онемеют или отымутся
руки.
— Государь! — сказал Серебряный, — жизнь моя
в руке твоей. Хорониться от тебя не
в моем обычае. Обещаю тебе, если будет на мне какая вина, ожидать твоего
суда и от воли твоей не уходить!
Но когда их по вечеру действительно привезли, связанных по
рукам и по ногам, с жандармами, вся каторга высыпала к палям смотреть, что с ними будут делать. Разумеется, ничего не увидали, кроме майорского и комендантского экипажа у кордегардии. Беглецов посадили
в секретную, заковали и назавтра же отдали под
суд. Насмешки и презрение арестантов вскоре упали сами собою. Узнали дело подробнее, узнали, что нечего было больше и делать, как сдаться, и все стали сердечно следить за ходом дела
в суде.